Празднование объявленного президентским указом «Дня народного единства» 17 сентября вылилось в пропагандистско-номенклатурный междусобойчик, о котором широкая общественность узнала из новостных сообщений. Белоруссия пребывает в перманентном расколе, который президентская кампания 2020 года углубила и расширила.
Вдребезги разбитую массовыми протестами иллюзорную чашу пресловутой «белорусской стабильности» не удаётся склеить формализмом, запретами и жестокими репрессиями. Объявленный в 2020 году президентским указом нынешний «год народного единства» по факту оказался годом политического отчуждения и нового размежевания. В 2021 году Лукашенко указом установил новый государственный праздник — «День народного единства», с тем же результатом.
17 сентября праздновали, похоже, только свезённые со всей республики члены GONGO («государством созданных негосударственных организаций»), а также члены маргинальных общественных структур, почти полтора десятилетия добивавшиеся возрождения государственного праздника под названием «День воссоединения». Новости 17 сентября 2021 года явно указывали на то, что у этих организаций разное представление о значении событий осени 1939 года.
Досрочно покинув саммит в Душанбе ради участия в «форуме патриотических сил «Символ единства» в минском спорткомплексе «Минск-Арена», вечером 17 сентября Лукашенко выступил с интересной речью. Она была интересна не только тем, что началась с откровенной лжи, но также и посланиями внешним и внутренним адресатам.
Ранее на ИА REX: Белоруссия всё больше дрейфует в сторону России – National Interest
Лукашенко начал речь с утверждения о том, что 17 сентября 2021 года он с массовкой лоялистов возрождает «этим самым традицию вспоминать событие, вернувшее всем нам разрезанную по живому родную землю», которое «случилось больше 80 лет назад 17 сентября». Речь об Освободительном походе РККА, начавшемся 17 сентября 1939 года и известном также как «Польский поход».
Эпохальное событие на официальном уровне перестали отмечать в послевоенный период, так как партийное руководство решило не раздражать коллег из соседней Польской Народной Республики. Ныне, также из конъюнктурных соображений, на фоне обострения конфликта с официальной Варшавой 17 сентября было решено всё-таки отмечать.
На самом деле, традицию возродили намного раньше представители белоруской общественности, которых к «патриотическим силам» президентская администрация причислять отказалась. «Комитет 17 сентября», общественные объединения из «Координационного совета «Единство» и другие НГО за последние 10 лет направили Александру Лукашенко лично, в НАН, Нацсобрание и другие госструктуры несколько десятков обращений, предлагая придать 17 сентября статус государственного праздника или хотя бы памятной даты. Все эти годы им приходили отписки в лучших традициях бюрократического формализма.
«Помните, белорусы: это главный праздник, который мы долгие десятилетия стыдливо не хотели обозначать. Не было бы этого праздника — не было бы страны и не было бы нас», — цитировала президентская пресс-служба выступление Лукашенко перед своими сторонниками на «Минск-Арене».
Лукашенко поздравил соотечественников с эпохальной датой лишь однажды — 17 сентября 2009 года. Ничто не мешало ему вспоминать о ней до и после, равно как и подписать указ о новом «красном дне календаря» постсоветской республики.
Не менее скандально в его речи на «Минск-Арене» выглядели заявления на тему «наших» польского Белостока и литовского Вильнюса. Резонанс вышел настолько внушительным, что криминально известная руководительница президентской пресс-службы Наталья Эйсмонт, видимо, была вынуждена включить слова своего шефа в официальный отчёт с мероприятия.
«Мы даже не напоминаем сегодня им о том, что Белосток и Белосточчина — это белорусские земли, что Вильно — это тоже белорусский город, и земли вокруг. Мы же об этом не говорим», — сказал Лукашенко.
Сказал и напомнил. Очевидно, речь готовилась. Поэтому вряд ли был случайным пассаж с вполне предсказуемой реакцией на «белорусские земли» Вильно и Белосток с окрестностями — в том числе в соседних Польше и Литве.
Упомянутые города с окрестностями входили в состав собственно белорусского государства, коим официально считается Советская Белоруссия (провозглашена большевиками 1 января 1919 года в Смоленске), за вычетом оккупационных периодов, в общей сложности менее пяти лет. Например, Вильно входил в состав искусственно созданной большевиками Литовско-Белорусской Советской Социалистической Республики с февраля 1919 года (как часть Советской Литвы) по июль 1920 года. Три недели в сентябре-октябре 1939 года город был фактически под управлением СССР в лице партийно-советских органов БССР. Несколько веков до этого Вильно был русским городом, пребывая в составах Российской империи, а до этого — Речи Посполитой, частью которой было Великое княжество Литовское, Русское и Жемайтское.
Называя столицу соседнего государства «нашим» городом — в смысле «белорусским», Лукашенко со всей очевидностью легализовал в современном белорусском официозе элемент националистического дискурса почти вековой давности. Вслед за деятелями фейковой «БНР», межвоенной и послевоенной политэмиграции, территориальные претензии ко всем соседним постсоветским республикам артикулировали деятели БНФ, ЗБС и прочих праворадикальных русофобских организаций, легально действовавших и действующих до сих пор в Белоруссии.
Читайте также: Москва не собирается применять «мягкую силу» в Белоруссии
Пикантность ситуации ещё и в том, что жители Вильнюса и Подляского воеводства с центром в Белостоке не считают себя связанными с Белоруссией в сколь-либо социологически заметном количестве. Они отнюдь не горят желанием воссоединиться с нынешней белорусской квазимонархией или гипотетически будущей демократической Белоруссией. Они принимают из Белоруссии политических беженцев и гастарбайтеров, а не наоборот. Видимо, не лгал недавно введённый в верхнюю палату белорусского Национального собрания фигурант громкого криминального скандала экс-глава Белорусской хоккейной федерации Дмитрий Басков, утверждавший, что в Бресте «спят и видят» свой город в составе Польши.
Из этой же серии в той же речи на «Минск-Арене» — сомнительные рассуждения про мифические «утраченные исконно белорусские земли», столь же мифическое народовластие через назначенное президентской администрацией имитационное «Всебелорусское народное собрание» (которое не упоминается в конституции и фактически подменяет парламент), не менее мифические рассуждения на тему якобы обид в Польше на Белоруссию за «оккупацию» бывших польских владений (таких заявлений представители официальной Варшавы не делали), про формирование «единой нации» во время войны — видимо, той самой, которую Лукашенко как минимум четырежды за последние полтора года объявлял «не нашей». Он отождествил себя со всеми белорусами, себя и своих сторонников назвал «настоящими белорусами» (соответственно, есть «ненастоящие» — по аналогии с «чистыми туркменами» в нынешней Туркмении), наговорил много прочего экстравагантного.
Понятно, что выступал Лукашенко перед тщательно отобранной за несколько дней аудиторией из членов БРСМ, «Белой Руси» и прочих висящих на шее налогоплательщиков пропрезидентских организаций. Они были слушателями и хлопальщиками, подобострастной массовкой.
Любопытно, что на этот раз Лукашенко не предъявил претензий на территории Российской Федерации. Демонстрировавшая на минской арене карта это предполагала по умолчанию, а жестикуляция политика красноречиво заменяла эвфемизмы.
В прошлые годы, демонстрируя «разворот на Запад», Лукашенко проговаривал идеи, которые многие восприняли как территориальные претензии к другой части Союзного государства. Он публично рассказывал про якобы «наши» и «белорусские» земли Псковской, Смоленской, Брянской и Калининградской областей.
Адресаты речи Лукашенко на минской арене 17 сентября прежде всего внешние. Однако есть и внутренний адресат — системные националисты-лоялисты и маргинализированные националисты из среды прозападной русофобской оппозиции. Всех их объединяет внутреннее ощущение недоделанной нации, за которую иногда бывает стыдно, которая иногда даже их недостойна, однако других подходящих наций для реализации своей мнимой гениальности у этих нациестроителей нет.
С точки зрения политических наук «белорусская нация» возникла тогда же, когда появилось первое государство, обозначившее себя как «белорусское». Однако белорусские националисты традиционно для себя, вне контекста европейской политической мысли (в которой национальность тождественна подданству или гражданству), понимают под нацией этническую общность, которая обладает собственным государством.
Белорусов из региональной идентичности триединого русского народа в отдельное, хотя и братское государство-нацию оформили большевики. Гражданская война с её массовым террором в отношении врагов классовых, партийных, идейных и прочих — на усмотрение обладателя рождавшей власть винтовки, исключала проведение референдумов, анонимных безбоязненных соцопросов и тому подобного. Поэтому от имени жителей Белоруссии в те времена вещали все, кому не лень, и особенно убедительно те, у кого была пресловутая винтовка.
Белорусы никогда не проявляли себя как сепаратисты в России, а в составе других государств — постоянно. С началом Гражданской войны они являли свою волю в действии и по факту поддержали левых, а не пилсудчиков и прочих. Белое движение обошло Белоруссию стороной, и единство с Россией, таким образом, ассоциировалось с их идейными оппонентами.
Упоминаемое в учебной литературе пресловутое «белорусское националистическое движение», взращенное из провинциальной польской шляхты Северо-Западного края Российской империи, изначально было движением ущербным, маргинальным, никогда не имевшим массовости. Оно было представлено локальными интеллигентскими тусовками, безуспешно пытавшимся выступать от имени широких масс и, прежде всего, — сельского пролетариата, который об этой «панской справе» не знал ничего и знать не хотел.
Ранее на ИА REX: Путин и Лукашенко укрепляют Союзное государство
Наиболее адекватные кандидаты в депутаты на думских выборах никогда не ставили вопрос об отделении Белоруссии от России. Даже после октября 1917 г. самые «прогрессивные» из них намекали на краевую автономию в составе российской республики. Поэтому вполне естественно и закономерно провалился проект «Белорусской народной республики», провозглашённой в 1918 году группкой маргиналов, отчаянно и безуспешно искавшей внешней поддержки из-за отсутствия опоры на широкие массы местного населения. Недостойный их народ сделал выбор в пользу Советской России, потому что это был выбор прежде всего в пользу своей России, а не местного сепаратистского прожектёрства политиканствующих фриков. Тот же феномен наблюдался и в сентябре 1939 года: белорусы встречали своих, русских, с красными знамёнами.
Белорусские националисты в I половине XX века дважды возвращались в БССР — чтобы строить этническое государство. Первый раз это случилось в 20-е годы, когда большевики пригласили деятелей несостоявшейся как государство «Белорусской народной республики» принять самое активное участие в «белорусизации» на территории искусственно созданной Белорусской Советской Социалистической Республики. Второй раз деятели «БНР» вернулись с обозами гитлеровских оккупантов в 1941 году на территорию оккупированной БССР — чтобы создать «Центральную раду» и тоже строить этническое государство или хотя бы нечто похожее на это под протекторатом III Рейха.
Гитлер, Розенберг и другие идеологи нацистской Германии не собирались создавать никаких «государств» на оккупированных территориях. Не собирался этого делать и германский кайзер Вильгельм, к которому члены самодеятельной и нелегитимной «БНР» обратились за протекторатом во время Перовой мировой войны, весной 1918 года.
Сколь бы ни декларировали свою русофобию деятели БНР, БЦР и поздних подобных образований, для немцев и в целом Запада белорусы и Белоруссия оставались «Белой Россией» — Weißrussland. Соответственно, обсуждать проблему Белоруссии они желали с субъектом — Россией, Москвой.
Эта вполне естественная, логически и во всех других отношениях нормальная парадигма очень не нравилась белорусским националистам ни в начале прошлого века, ни в начале нынешнего. Эта парадигма инструментальна до сих пор.
Аналогичные принципы и подходы использовал Лукашенко при отсечении от соучастия в диалоге с Западом прозападной оппозиции. Вполне резонно он указывал Вашингтону, Берлину и другим субъектам на себя как на единственного политика, который реально влияет на ситуацию в своём феоде и решает, тогда как созданные на западные гранты сообщества «неабыякавых маладзёнау» ни на что не влияли и ничего не решали, только мешая субъектам конструктивно обсуждать и договариваться.
Все причастные к пресловутой великой шахматной доске понимали границы и основания геополитических интересов России. Формальное признание отторгнутых от неё провинций состоялось, однако интересы нельзя отменить указом или ратификацией договора. Пока Россия была слаба, она не могла позволить себе ирреденту, а когда несколько окрепла, не пожелала большего, чем Крым.
17 сентября стало лишь поводом для проговаривания с высокой трибуны старых и новых националистических клише. Более подходящих поводов у Лукашенко нет. Нет и не было у него хорошего помощника по идеологии — начальника главного идеологического управления президентской администрации, который смог бы реализовать его заветное желание — создать «государственную идеологию Республики Беларусь» с полноценной национальной идеей без плагиата у старых политических врагов.
Всё, на что оказались способны кураторы бюрократической «идеологической вертикали», так это на плагиат идей националистов, их символики и прочего. Ныне, в очередной раз пытаясь «перехватить знамёна» у прозападной маргинальной националистической оппозиции, Лукашенко снова расставляет себе капканы и готовит повторение горячего августа 2020-го. На это указывает не только его сентябрьская речь, но и закулисная дипломатия его доверенного по контактам с бывшими западными друзьями Владимира Макея, возмутительная русофобская активность белорусских системных националистов по линии аппарата Союзного государства и многие другие факты.
Государственный национализм с националистическими клише в красной обёртке является во многом вынужденным решением. С одной стороны, оно обусловлено интеллектуальным бессилием, с другой — пониманием объективных факторов, которые невозможно запретить, заболтать, заместить.
Читайте также: Россия – щедрая душа: как скоро Лукашенко снова начнёт плевать в Москву?
Искусственно отчленённая от России часть её тяготеет к воссоединению. Тяготеет культурно и информационно, экономически и политически. Старшее поколение, к которому уже принадлежит и сам Лукашенко, всегда отвергало националистические прожекты. Белорусская молодёжь мало чем отличается от сверстников из Литвы или Болгарии, ощущая себя в контексте глобализации и интернациональной масс-культуры, обнулившей священных коров этнических националистов и прочих представителей архаичных пережитков.
Если и возможно сегодня в Белоруссии говорить о поводах для народного единства, то это совсем не те поводы, которые радовали бы Лукашенко, его силовиков и «неолигархов». Например, для него неприемлем консенсус в формуле «Белоруссия без Лукашенко», обеспечившей взлёт популярности какой-то домохозяйки и небывалые протестные «массовые беспорядки» в десятках городов и весей.
Воссоединения с Россией категорически не желает единственный выгодоприобретатель «суверенитета и независимости» искусственно созданной постсоветской республики. Убедительно обосновать правомерность исторической ошибки не получается. Остаётся завёртывать националистические трупики в красно-зелёные обёртки и потчевать ими всех по поводу и без такового.
Комментарии читателей (0):