Турецкий вопрос: циники и идеалисты

Нынешнее обсуждение турецкого кризиса застало меня за чтением «Дневника писателя» Достоевского. Реагируя в 1876 году на тогдашний кризис российско-турецких отношений, отвечая тогдашней либеральной оппозиционной печать России, которая и тогда призывала утереться, проглотить обиду, исходить не из державной гордыни, а из цинично понятых интересов, Достоевский удивлялся: «Когда наш русский идеалист, заведомый идеалист, знающий, что все его и считают лишь за идеалиста, так сказать, «патентованным» проповедником «прекрасного и высокого», вдруг по какому-нибудь случаю увидит необходимость подать или заявить свое мнение в каком-нибудь деле (но уже «настоящем» деле, практическом, текущем, а не то что там в какой-нибудь поэзии, в деле уже важном и серьезном, так сказать, в гражданском почти деле), и заявить не как-нибудь, не мимоходом, а с тем, чтоб высказать решающее и судящее слово, и с тем, чтоб непременно иметь влияние, — то вдруг обращается весь, каким-то чудом, не только в завзятого реалиста и прозаика, но даже в циника. Мало того: цинизмом-то, прозой-то этой он, главное, и гордится. Подает мнение и сам чуть не щелкает себе языком. Идеалы побоку, идеалы вздор, поэзия, стишки; на место них одна «реальная правда», но вместо реальной правды всегда пересолит до цинизма. В цинизме-то и ищет ее, в цинизме-то и предполагает ее».

Достоевский же считал, что лучшая политика для великой нации - это именно политика чести, великодушия и справедливости, даже, по-видимому, и в ущерб ее интересам (а на деле никогда не в ущерб). Достоевский писал, что политика чести и бескорыстия есть не только высшая, но, может быть, и самая выгодная политика для великой нации, именно потому, что она великая. Достоевский утверждал, что политика текущей практичности и беспрерывного бросания себя туда, где повыгоднее, где понасущнее, изобличает мелочь, внутреннее бессилие государства, горькое положение.

Тогдашняя либеральная пресса убеждала российское правительство бросить на произвол притесняемые балканске народы, которые обращались к России за помощью. Достоевский писал: «Просто — бросить их, да и навсегда, чтоб успокоить раз навсегда Европу. Да и не просто бросить их: Европа-то, пожалуй, и не поверит теперь, что мы бросили, стало быть, бросить надо с доказательствами: надо нам же самим наброситься на славян и передавить их по-братски, чтоб поддержать Турцию: «Вот-де, милые братцы славяне, государство не частное лицо, ему нельзя из великодушия жертвовать своими интересами, а вы и не знали этого?» И сколько выгод, практических, настоящих и уже немедленных выгод, а не мечтательных каких-то в будущем, получила бы тотчас Россия! Тотчас же бы кончился Восточный вопрос, Европа возвратила бы нам хоть на время свою доверенность, а вследствие того военный наш бюджет убавляется, наш кредит восстановляется, наш рубль входит в свою настоящую цену...».

Не правда ли дискуссия и аргументы в дискуссии очень похожи?! Вообще же, читая Дневник Достоевского, возникает ощущение, что классик спорит с тогдашним «Эхо Москвы», тогдашним «Дождем», тогдашней «Новой газетой». Спорит умело, образно, аргументированно, то впадая в пафос, то иронизируя, то тролит, то доводит до абсурда, то щелкает по носу.

У сегодняшний российской либеральной прессы таких оппонентов нет.

Правда и в самом лагере нынешних российских либералов-западников нет ни Герцена, ни Грановского.

Одно остается по прежнему. Достоевский писал в «Дневнике писателя», что в отличие от умников, темный и совершенно необразованный русский народ, то есть самые даже простые деревенские мужики, совершенно не зная истории и географии, знают, однако же, отлично, и уже очень давно, многие вещи относительно которых либералы переубедить их не смогут.

"Где есть падаль, там собираются орлы"

Вопросы Достоевского: «Нужно ли быть циником в Восточном вопросе? Постыдно ли быть идеалистом?» - можно задать и в отношении других держав. Ведь "Восточный вопрос" стоит уже два столетия. По поводу него спорили и договаривались друг другом самые выдающиеся дипломаты: кэстли и каннинги, талейраны и меттернихи, горчаковы и бисмарки, дизраэли и нессельроде.

Вопрос этот поставила Англия, владевшая многочисленными восточными колониями и принужденными рынками, а так же правителями-клиентами, шедшими в фарватере политики владельцев "Восточной Индийской компании". Но был этот вопрос не об Индии или Китае, не об Японии или Афганистане, а о Турции, которая стремительно дряхлела и превращалось в "больного человека Европы". Ослабление империи способствовало подъёму национально-освободительного движения балканских: греков, болгар, сербов, черногорцев и т.д. Кризис Османской империи, освободительная борьба народов внутри нее, желание других государств поживиться — все это заставило Британию заниматься Восточным вопросом.

Британия считала необходимым Османскую империю сохранять. Шекспировский Гамлет говорит: "Смиряться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться". Британский флот попытался сделать все возможное, чтоб спасти турецкие владения от высадки войск генерала Бонапарта, который стремился создать новую империю наподобие империи Александра Македонского.

Спасая Порту, Британия придерживала французских королей, мешала австрийским императорам, но более всего интриговала против Российской империи.

На днях в The Washington Post писали, что современный мир вообще сформировался во многом благодаря долгой распре между Россией и Турцией, которая продолжалась с начала XVIII столетия. Тогда Петр Великий, изначально пытавшийся войти в Европу не через Балтийское, а через Средиземное море, затеял Азовский поход, и до времен холодной войны, когда Турция была тяжеловооруженным бастионом в тени советской империи.

"Всякий раз, когда удлиняющаяся тень Кремля подбиралась к турецким границам, в канцеляриях Европы начинала кипеть бурная деятельность, точно с востока веяло холодом. Атташе сновали между посольствами, депеши роями пчел летали между столицами. Подсчет всех инцидентов, ультиматумов, войн, конгрессов, договоров и конвенций, касающихся того или иного аспекта отношений европейских держав с Османской империей на протяжении XIX в., показал бы, что Восточный вопрос повлек за собой больше дипломатических маневров и интриг, чем любой другой вопрос мировой внешней политики" - писала американская исследовательница Барбара Такман.

"Где есть падаль, там собираются орлы" - говорили о Турции. Но "падаль" Порты упрямо продолжала дышать. И это было искусственное дыхание. Политическая карта современного Ближнего Востока - продукт французских и британских интриг, сговоров после окончания Первой мировой войны и падения Османской империи. Она долгое время подготавливалась внутри Османской империи.

Если бы Британия не мешала России?

Если попытаться подумать об альтернативном течении истории. Если бы Британия с такой маниакальной настойчивостью не спасала бы "эту расточительную и отвратительную империю" (как называл Турцию Эмунд Берк), то иначе сложились бы судьбы народов Ближнего Востока. Если бы Великобритания приняла еще в 1840 г. предложение российского царя Николая Первого разделить Османскую империю, то, вполне возможно, не случилось бы страшнейших трагедий в истории армянского и еврейского народа (достаточно вспомнить идеи великого лорда Шефтсбери по преждевременному сионизму, которые на столетие опередили Теодора Герцля). Если бы Британское правительство не ставило бы в Восточном вопрос все время "не на ту лошадь", то история всего мира — возможно, была бы иной.

За "Восточный вопрос" Британия держалась вплоть до начала Первой мировой войны, когда сначала этот термин вышел из употребления, а потом и турецкая империя распалась. А до того Британия хранила дряхлеющую Османскую империю, помогая ей защищаться и от нападений сильных соседей и от восстаний порабощенных народов

Парадокс истории: Россия все восемнадцатое и девятнадцатое столетие спасает монструозную Австрийскую империю, а Британия — Османскую. Им придется столкнуться с ними во время Первой мировой. И удивиться неблагодарности.

В начале Крымской войны немаловажную роль в том, что император Николай I ошибся, неправильно поняв мировой расклад, сыграла уверенность русского императора в поддержке недавно вырученных австрийцев. Николай I рассчитывал на их благодарность за подавление восстания 1848 года. Австрийский император оплатил ему за сохранение престола черной неблагодарностью. Несмотря на то, что Австрия не вступила в конфликт, жесткий ультиматум по условиям мира, был выдвинут России именно Австрией. Для России это привело к Крымской катастрофе. А лорд Солсбери сказал, что поддерживая в этой кампании Турцию, Британия "поставила не на ту лошадь".

Последний раз Британия встала между Россией и Турцией и подняла против Российской империи почти всю Европу на Берлинском конгресс после победы России в войне 1877-1878 годов. Россия, после своей победы, заключила с турками Сан-Стефанский мир. Турецкое правительство обратилось к европейским державам с просьбой о защите. Англия и Австрия потребовали и добились пересмотра условий Сан-Стефанского договора на международном конгрессе, который состоялся в Берлине в здании Рейхсканцелярии. Правда, в тот раз участвовавшие в Берлинском конгресс (но не воевавшие) европейские сверхдержавы не столько отняли у России и защитили Турцию, сколько оттяпали себе. Англия остров Кипр, Австро-Венгрия — Боснию и Герцеговину. Зато они заставили Россию вернуть Турцию город Баязет и Алашкертскую долину, которые значили для Турции гораздо меньше. То есть Турция за заступничество заплатила гораздо более высокую цену, чем за поражение в войне.

Позже расплатиться пришлось, правда, и заступникам Турции. Историк Марк Алданов писал: "Австро-Венгрия после Берлинского конгресса заняла (а через 30 лет и формально к себе присоединила) Боснию и Герцеговину, в которых не было ни австрийцев, ни венгров. По случайности, в боснийской столице был в 1914 году убит эрцгерцог Франц-Фердинанд. Началась мировая война. Одной из основных причин ее, по несколько запоздавшему мнению отставных австрийских государственных людей, было присоединение Боснии и Герцеговины. Эта война положила конец существованию австро-венгерской монархии".

Британия же, бескровно получившая Кипр, который султан уступил "добровольно", в обмен на обещание впредь защищать Турцию от нападений России, получила недовольство подзащитных. "По словам турецких государственных людей, выступление Турции на стороне Германии в 1914 году было помимо прочего "отплатой за Кипр". Из-за "бескровной победы" Биконсфильда бесчисленные англичане впоследствии погибли на берегах Мраморного моря, в Месопотамии, в Палестине. Если бы Биконсфильду предложили в 1878 году приобрести, разумеется, "навсегда" (на Конгрессе все было навсегда) Кипр с потерей в десять раз меньшего числа людей, он без сомнения отклонил бы это предложение или был бы свергнут парламентом: оппозиция и тогда считала сделку с Турцией совершенно ненужной и крайне опасной" - писал Алданов.

Публицисты во время Первой мировой войны и разные остроумные историки позже много раз на все лады обыгрывали жестокий вердикт лорда Солсбери: "мы поставили не на ту лошадь". Ибо не та лошадь побежала в ходе той войны в немецкой упряжке.

Цинизм и циничный подход кажется иногда в политике верхом политического мастерства. Но достаточно часто история, как упрямая корова, не дает циникам молока, позволяя им глубокомысленно доить быков. Нельзя спасать и искусственно поддерживать монстров, даже если это "наша сволочь", даже если за этим лежит геополтитическая стратегия и пр.