Русская эмиграция, фашизм и нацизм

Чутко отмеченная пропагандой в СССР немедленно после шествия Муссолини к власти, мировая волна фашистских настроений исходила из левых и социальных кругов. Но особенность русского фашизма в эмиграции 1920–1930-х состояла в его отличии от примера Италии и Германии, он вырастал не из левой, а из правомонархической среды. Даже такой отнюдь не левый, несмотря на всю просоветскую риторику евразийства, как его вождь Н. С. Трубецкой, писал 7 апреля 1924 г. об идущем в гору фашизме: «Тема — щекотливая. В фашизме есть и положительные и отрицательные стороны, и, в общем, проблема эта сложная, упростить её опасно, особенно нам, евразийцам». Легендарный русский социалист, разоблачитель царского режима, многодесятилетний практик революционной борьбы, один из главных моторов (наряду с Карташёвым и Мельгуновым) объединения всех правых и левых толков эмиграции на антибольшевистской платформе, В. Л. Бурцев в 1926 году выступил с одним из наиболее ясных в его кругу манифестов:

«Между большевиками с одной стороны и социалистическими, демократическими и вообще прогрессивными антибольшевистскими партиями — с другой, лежит непроходимая пропасть, и между ними нельзя перекинуть никакого моста. Основная их задача это — добиться диктатуры своей партии и посредством неё навязать всей нации свою волю, свои сектантские взгляды. Всё остальное для большевиков только средство их борьбы. У них нет общечеловеческой морали, — и для них всё хорошо, что только полезно для их партии: в этом отношении они верные последователи Нечаева. (…) Нам нет здесь необходимости объяснять, в чём заключаются революционные пути борьбы с большевиками. То поколение, которому приходится теперь с ними бороться, хорошо знает, каковы были пути борьбы с самодержавием, например, у народовольцев. Мы — враги большевиков до конца, и по отношению к ним мы — революционеры».

Кем же видела себя русская эмиграция в судьбе СССР, кроме как освободительницей России от коммунизма? Надо признать, что видела она себя помощницей Запада в убийстве и расчленении коммунизма и СССР, оккупантом, новой властью. Адольф Гитлер в своей массово изданной книге «Моя борьба» (1925–1926) писал: «Когда мы говорим о завоевании новых земель в Европе, мы, конечно, можем иметь в виду в первую очередь только Россию и те окраинные государства, которые ей подчинены» (Книга внесена в Федеральный список экстремистских материалов в РФ). А ближайший идеолог Гитлера А. Розенберг издал отдельный трактат «Украина как узел мировой политики» (1930). Русская эмиграция упорно надеялась на восстание Красной армии против большевиков в защиту «Национальной России», что вполне рифмовалось с нацизмом, но, по крайней мере, хотя бы отчасти служило прямым противопоставлением большевистскому интернационализму и Коммунистическому интернационалу, хотя, к сожалению, до сознания русской эмиграции не доходило то очевидное обстоятельство национальной политики большевиков, которое уже в 1918 году зафиксировала Роза Люксембург: на словах преследуя интересы пролетарской мировой революции, большевики вовне России (и внутри России) беспринципно делали ставку на «буржуазный» национализм. Гитлер создал мелкие марионеточные фигуры Краснова и Власова против самой государственности России, а вовсе не для спасения её — даже своими ничтожными силами. Краснов прекрасно понимал полную зависимость будущей его государственности России от благорасположения Гитлера, даже будучи идейным и последовательным гитлеровцем и затем гитлеровским военным чиновником. Этот бывший белый вождь, казачий генерал П. Н. Краснов, возглавивший Главное управление казачьих войск в гитлеровском Имперском министерстве восточных оккупированных территорий Рейха, писал своему конфиденту 19 июля 1941 г.: «Какая будет Россия после окончания войны с большевиками — единая или разделённая на части — знают это только два человека — Хитлер и Гёринг и они никому этого не скажут». И 9 октября 1942 г.: «Что хотят сделать с казачьими областями? На этот вопрос до окончания войны не возможно ответить. Это в значительной степени будет зависеть от того, что будет сделано с Россией, и от того, как и дальше будут вести себя казаки». Гитлера в разное время лично и прямо приветствовали такие заметные фигуры Русского Зарубежья, как Иван Ильин, Краснов, Шмелёв, Карташёв. Лично служили Гитлеру в его войне против СССР (России) — Краснов, Вышеславцев, Асколь, Н. С. Арсеньев, И. Л. Солоневич. Рафинированный умственный и политический вождь, мыслитель и практик Карташёв в 1923 году ставит выбор: или русский народ продолжает вооруженную борьбу против большевиков — или он «куча навоза». В 1941 году Карташёв приветствовал нападение Гитлера на СССР.

Служба части русской эмиграции Гитлеру была предопределена, несмотря на то что его давней публичной целью были уничтожение России и геноцид русского народа. Первым шагом к этой службе стала зависимость Белого движения от интервентов, целью которых было прямое расчленение России. Русская эмиграция в своём абсолютном большинстве боялась говорить правду о Мюнхенском сговоре 1938 года как о капитуляции Запада перед Гитлером. Эту правду в 1939 году сказал о нём едва ли не один А. И. Деникин в своей книге «Мировые события и русский вопрос». Один, но сказал громко. Однако в остальных откликах русской эмиграции звучала апология Мюнхена и крайнее уничижение СССР.

Эмиграция явно стремилась компенсировать свою капитуляцию перед Гитлером особым помрачением СССР: «И политический, и моральный престиж большевизма упал в последнее время очень низко. Не говоря уже о судебных процессах и всякого рода “чистках”, нанесших ему за границей сильнейший удар, почти сплошь неблагоприятны были и впечатления путешественников. (…) Доводы Троцкого оказались убедительны для многих в той среде, которая особенно боялась, чтобы русская — по примеру революций других — не была “предана”, “обманута”…» Вскоре, в начале 1939 года СССР потерпел поражение в Испании перед лицом интервенции Германии и Италии и пассивного нейтралитета Великобритании и Франции. В конце 1939 года СССР начал терпеть поражение в Финляндии, над которой одержал пиррову победу лишь в 1940-м.

И лишь военное падение могущественной Франции и её быстрая капитуляция перед Гитлером в июне 1940 года уравновесили полное посрамление СССР в эмиграции. Чем ближе приближался Гитлер к СССР, тем предметней было отношение к нему в русской эмиграции. Издавна полюбивший Франко, Маннергейма и Гитлера, и одновременно вел. кн. Кирилла Владимировича, журнал русских офицеров в эмиграции «Часовой» не скрывал своего обожания. Весной 1938 года он выступил с апологией аншлюса Австрии. Главный редактор не скрывал своих чувств, когда описывал аншлюс: «Автомобиль Адольфа Гитлера двигался среди несметных толп народа, проявлявшего, по свидетельству иностранных журналистов, самый искренний восторг».

Сложнее с иными героями. Популярный ныне в России военный историк из эмиграции А. А. Керсновский весной 1940 года принял участие в оборонительной войне Франции против Гитлера и был ранен. Но накануне войны, буквально в августе 1939 г., выступал в откровенно прогитлеровском «Часовом» с трактатами, в которых сочились сквозь строки любование гитлеровской военной машиной и явно гитлеровский же антисемитизм. Он, например, писал о гитлеровской армии: «Традиция — это исток духа и это — его аккумулятор». И клеймил Троцкого и Мехлиса как символы Красной Армии и СССР, уже более 10 лет как высланного тогда из СССР Троцкого и ничтожно тогда известного Мехлиса, всего лишь очередного начальника Главполитуправления РККА. Уже после капитуляции Франции главный редактор «Часового» эмоционально описывает свой приезд в Бельгию, которая капитулировала раньше Франции: позитивный пример Бельгии для него — капитуляция перед Гитлером. «Да будут осуждены историей имена тех преступных людей, которые своей ложью и обманом довели Францию до теперешнего состояния деморализации, отчаяния и страшного горя. (…) Когда я пересек границу и въехал [из Франции. — М. К.] в Бельгию, я поразился перемене (…) вы уже видите страну, восстанавливающую свою жизнь, вы видите спокойные лица, на которых написана решимость залечить раны войны, вы видите уже нормальный порядок жизни. И когда в Монсе сказал об этом жандарму, указывающему нам дорогу на Брюссель, он мне просто ответил: “Мы тоже могли бы перенести всё то, что перенесла Франция, но наш Король оказался мудрым и не допустил гибели своего народа. Да хранит его Бог”…». С тех пор в журнале началась апология нацистской Германии и Гитлера против Англии, но нейтральной по отношению к СССР. А уже приняв участие в войне против Гитлера и за Францию весной 1940 года, вернувшись с фронта, Керсновский снова выступает в этом журнале уже в декабре — с ясной апологией гитлеровской Германии по итогам её агрессии и победы над Францией в мае-июне 1940 г.: «Такой победы и такого разгрома мир не видал с тех пор, как стали ковать железо». А в день годовщины начала войны Германии против Франции в 1941 году — вновь с апологией в этом прогитлеровском апологетическом журнале. Он пишет: «Причины побед Германской Армии во Вторую Мировую Войну сводятся к трём основным: превосходству вооружения, превосходству командования, превосходству духа — в порядке возрастающей важности. (…) Делом Адольфа Гитлера было изжить окончательно марксизм, остававшийся в потенциальном состоянии, наподобие яда, в крови организма. (…) Армия национал-социалистической Германии должна была олицетворять монолит Третьего Рейха, в котором исчезло разделение на союзные страны [Германской империи. — М. К.] — бывшие королевства, герцогства и княжества. (…) Старая боевая традиция сохранилась и она согласована с новой политической доктриной. Третий Рейх получил ту армию, которую ему было надо».

После Войны этот журнал верно служил памяти Власова. Например, публиковал на своей первой странице крупное заглавное фото Власова и строя его солдат с редакционным лозунгом «Война против большевизма должна вестись при всех обстоятельствах!». А редакция далее писала: «Преклоняясь перед жертвами РОА, понесёнными ею в борьбе против нашего общего врага, мы зовём её оставшихся солдат к единению».

И это было не моментальное затмение. Карташёв писал Шмелёву 24 февраля 1948 г. о своей ставке на Третью мировую войну против СССР: «Грядёт неизбежная война. И скорая — в эти два-три года. (…) Начнёт (= вынудит), конечно, Совдепия. Демократии не способны на начало: их народы обмануты гипнозом миролюбия. Но “генералы” подготовили всё, чтобы “дурак”-народ мгновенно, как конь, взвился на дыбы. И сокрушающая техника молниеносно (“атомная” война и не может быть иной) раздавит Кремль. Народ его на этот раз эффектно покинет. И в будущем Нюрнберге его будут судить и вместе с патриархом Алексеем включительно…»