В опубликованной несколько дней назад статье «Новая политкорректность — против языка вражды», российский политтехнолог Глеб Павловский пишет, что российское общество хочет говорить о росте насилия, но не может, общественный гнев, выраженный на языке вражды, сам обращается в запрос на насилие. Все обвинения носят тяжкий характер. Поэтому всякий, кого обвинили — не оправдывается, а вынуждается к тому чтобы, наращивая ставки, обвинять самому. Обвинения не аргументируют. Отсюда язык вражды, с помощью которого не только защищаются, но и атакуют. Когда люди не справляются с собой, они принимаются за «чужих» — находят или придумывают их. Здесь, чтобы защититься, якобы надо прибегнуть к превентивному обличению злодеев, либо перейти под защиту кого-то, кто это насилие практикует.
По мнению Глеба Павловского российская политическая корректность становится ближайшей задачей: «Минимизация насилия требует контроля стандартов публичной речи. Язык исключения, репрессии, вражды сам должен быть исключён из политического обращения. Просто избегать опасных тем нельзя. Надо говорить именно на опасные темы, но говорить по-другому. Этим создается другой языковой стандарт. Поддержание публичной речи становится условием политической нормализации, выхода из схем множественного насилия».
«В России, — пишет Глеб Павловский, — идёт смена повестки идейных дебатов. Отчасти в силу исчерпания целей прежнего десятилетия, отчасти — из-за их пересмотра в новом, „медведевском“ контексте...».
О своём понимании проблемы политкорректности в интервью корреспонденту ИА REX рассказали эксперты из разных стран.
ИА REX: Что означает термин политкорректность, и как Вы относитесь к требованиям политической корректности?
Павел Крупкин — научный руководитель Центра изучения Современности, кандидат физико-математических наук (Париж, Франция):
Как и всё прочее, что тесно связано с политикой и интересами людей, термин «политкорректность» несёт в себе очень много коннотаций. Основной смысл данного термина произрос из так называемого «лингвистического поворота» в гуманитарных науках, когда занимающиеся данными науками люди вдруг осознали сильную зависимость возможностей понимания некими сообществами людей различных объектов и взаимосвязей между ними от используемого этим сообществом языка. И действительно, если сам интересующий объект, его элементы, взаимодействия элементов ещё не определены в языке — как сообщество сможет обсуждать данный объект и его изменения? Как можно развивать своё и групповое понимание о нём и его свойствах? Соответственно, использование в познании объекта слов с многочисленными нерелевантными коннотациями мешает эффективному взаимопониманию, «зашумляет» выстраиваемую картину, наводит на неё ненужный флёр.
Конечно, важность качества используемой категориальной сетки для собственного мышления была понятна мыслящим людям и задолго до «лингвистического поворота», но вот возможности манипулирования сообществами через языковые ограничения были массово осознаны именно по итогам данного «поворота», что, кстати, получило отражение и в беллетристике — здесь можно указать на доходчиво изложенную теорию «новояза» из романа Дж. Оруэлла «1984».
В свете сказанного, забота о собственной языковой «кухне» является неотъемлемой обязанностью каждого исследователя, по сути это забота мастера о своём инструменте. А политкорректность в изначальном позитивном смысле может быть понята именно как цеховое регулирование используемого мастерами инструмента и технологий в интересах своего мастерства. Ведь если при обсуждении политических вопросов ненужный шум будет генериться в меньших объёмах, то и совместное понимание ситуации и взаимных интересов будет выстроено быстрее, и найденный компромисс будет более качественным.
Негативные же коннотации слова «политкорректность» обусловлены тем, что некоторые эгоистические группы в рамках своего оппортунистического поведения, стремясь к получению дополнительных благ за счёт сообщества, воздействуют на политику формирования языка в своих интересах. При этом они обычно тоже говорят именно о «политкорректности», так что обманываемое сообщество начинает связывать свои потери и нечестное поведение указанных оппортунистов именно с данным термином. Так возникает трактовка «политкорректности» как элемента манипуляции.
Соответственно, я принимаю политкорректность в первом из обозначенных выше смыслов, и не принимаю во втором.
Юрий Шимановский — писатель, журналист и программист (Мертл Бич, США):
Термин «политкорректность» я услышал впервые лет десять назад и не вполне уверен, что под ним понимается. Что такое «вежливое», «интеллигентное» общение — я знаю, а что такое «политкорректное» — нет. Знаю также, что вполне вежливо можно говорить неполиткорректные вещи. Надеюсь, это временная мода, о которой скоро забудут или выставят на посмешище. А уровень злобы, нетерпимости и насилия в обществе происходит вовсе не из за языка, а из за окружающих реалий, которые потом находят себе место в языке. Мне, признаться, начхать на политкорректность и на её «требования». Кстати, а кто требует-то?
Юрий Бликов — сценарист, кинорежиссер, психолог, публицист (Одесса, Украина):
Политкорректность — это искусство называть гнусности приличными словами. А если серьёзно, то политика — это игра по определенным правилам. Политкорректность — это всего лишь проявление одного из этих правил. Я с пониманием отношусь к политкорректности, хотя и считаю, что ею злоупотребляют, во внутриполитической жизни.
Александр Пелин — философ и социолог, кандидат философских наук (Ужгород, Украина):
Политкорректность, как в футболе, игра не в ноги соперника, а в мяч. Не всегда получается даже у опытных игроков.
Михаэль Дорфман — публицист, редактор, издатель (Нью-Йорк, США):
По-простому, политкорректность есть отказ от использования языка вражды, который способен нанести ущерб, оскорбление или нагнетать вражду к какой-то группе. Во многих странах «язык вражды» так или иначе, преследуется по закону. И даже там, где этого нет, политическая некорректность создаёт дурную репутацию и не способствует престижности.
Юрий Юрьев — политконструктор (Одесса, Украина):
В русском языке «политкорректность» существует издревле, именуясь «учтивость». Прямо предполагая учёт последствий общения, и несколько отличаясь от «совести»...
Совести может и не быть, но учтивость обязывает выражаться и действовать осмотрительно и предусмотрительно, и не только в политике.
Давид Эйдельман — политолог и политтехнолог (Иерусалим, Израиль):
Корректность (от лат. correctus) — это вежливость, тактичность, учтивость, точность, чёткость.
Под политкорректностью понимает особую отрасль этикета, которая регулирует сферу отношения общества к различным группам. Мы все считаем себя культурными людьми. Но вот этого, нормального политического воспитания, мы недополучили. И это сказывается.
Политкорректность не вошла у нас в привычку. Она нас раздражает. Хама из себя нужно выдавливать по капле, так же как раба. Есть прекрасная французская поговорка: хорошие привычки — лучше хороших принципов. Образ жизни, вошедший в плоть и кровь, формирует человека, прочнее самых замечательных убеждений. Вовсе не трудно найти в толпе человека, изливающегося в приверженности самым доброкачественным убеждениям. Значительно труднее найти человека, ведущего себя в соответствии с собственными убеждениями. И в этом отношении, политкорректное поведение — говорит об идейном и нравственном больше, чем любая декларация о воззрениях и намерениях.
Владимир Беляминов — политолог, эксперт по финансовому и экономическому маркетингу (Харьков, Украина):
На мой взгляд, политкорректность является признаком того, что общество живёт с нормами демократии. Возможность толерантно относиться ко всем явлениям жизни социума, создавать принцип двустороннего движения, когда о проблеме не умалчивается, а ей даётся адекватная оценка и находится место в освещении жизнедеятельности страны.
Даниэль Штайсслингер — журналист и переводчик (Лод, Израиль):
Политкорректность — это буквальная иллюстрация к тезису покойного Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Стояла задача устранить из повседневной жизни пропаганду ненависти по разным признакам. А получили запрет на обсуждение реальных проблем. А если об определении, то политкорректность — это набор табуированных терминов и тем для СМИ и публичных выступлений.
Виктор Глеба — архитектор, член президентского совета Национального союза архитекторов (Киев, Украина):
Корректировать что-либо — это уточнять и вычищать от лишнего инфоспама. Корректность в обиходной речи — сдержанность в общении для уменьшения негативного влияния или последствий.
Для ПОЛИТИКИ корректность неприемлема (или это не политика).
ИА REX: Как Вы оцениваете уровень политической корректности в современной России?
Павел Крупкин:
Как может быть понятно из приведённых выше объяснений, «хорошая» политкорректность во многом обусловлена качеством социального контроля сообщества, высоким уровнем доверия в нём. Поскольку в России качество элитного консенсуса находится ниже любой критики, то базы под «хорошую» политкорректность в стране нет. А вот манипуляторов у нас — сколько угодно, и важности языка для коллективного понимания в группах они обучены.
Юрий Шимановский:
Низкий уровень, относительно США. И мне это нравится. Я внезапно подумал, что привязанность нынешних людей к блогам и форумам, взамен обычных СМИ, частично объясняется как раз тем, что в блогах не свойственно соблюдать политкорректность. Как известно, Россия вместе с Бразилией лидирует по числу завсегдатаев социальных сетей. Я думаю, чем политкорректнее будут российские СМИ, тем меньше у них будет поклонников.
Юрий Бликов:
Поскольку я гражданин другой страны, я не буду давать оценку политической корректности в России. Во-первых, на мой взгляд, это не этично, во-вторых, я не считаю себя достаточно компетентным, для ответа на этот вопрос. На мой взгляд, для такой оценки, нужно жить в России.
Александр Пелин:
Рассуждая про российскую политкорректность, Глебу Павловскому не стоит забывать про справедливое замечание Збигнева Бжезинского: «Русские не любят слабаков». Русские не могут позволить себе быть слабыми и политкорректными. Иначе они перестанут быть русскими.
Михаэль Дорфман:
Довольно низко. Есть смысл сказать не только о низком уровне политической корректности, но и о широком распространении словесного насилия, что отражает довольно низкий порог насилия в российском обществе.
Юрий Юрьев:
В стране с судом присяжных гораздо проще, чем в странах, где судьи назначены не народом или куплены. А без суда любая неучтивость или любой эпатаж — лишь информационный повод прославиться или ославиться, и автору этого пиара скорее важна цена этой славы, чем последующая оценка. Допустим, Жириновский хочет «возлюбить Тбилиси», идёт цепная реакция по СМИ, причём бесплатно, а потом Саакашвили начинает свою игру. Может ли кто-либо, включая Павловского, доказать, что Саакашвили и Грузия были спровоцированы Жириновским?
Вот точно так же и в иных конфликтах, пока меру некорректности не установил народный или международный суд...
Давид Эйдельман:
«Политкорректность» пока ещё в русском политическом языке является бранным словом. Это вопрос норм и политической культуры, которой нам, выросшим в СССР, элементарно не привили. Хотя, учитывая, что политическая корректность возникла от попытки осмыслить и извлечь уроки из страшного опыта первой половины ХХ века, может быть именно России она более всего и нужна. Политкорректность — это делигитимизация естественного и общечеловеческого свойства, ненависти к «другому». Запрет облекать эту естественную ксенофобию в форму идеологий, зовущих к действию. Политкорректность не является ни мечтой идеалиста, ни системой порождённых прекраснодушием пожеланий. Многонациональная и обширная Россия, если она хочет избежать катаклизмов и потрясений, просто обречена на политическую корректность.
Владимир Беляминов:
Достаточным. Общество старается жить с теми темами, которые в нём существуют, однако в силу ментальной особенности и прошлого, отдельные проявления не вписывающихся в рамки политкорректности тем всё же наблюдаются. Зачастую это преподносится как сермяжная правда жизни, однако является контролируемой системой формирования взглядов на ту или иную проблему внутри общества. С точки зрения развития взаимоотношений власти и общества это верно, поскольку без регулирования, сдержек и противовесов, система не может развиваться.
Виктор Глеба:
Вы имеете в виду Жириновского?
ИА REX: Мешает ли политкорректность называть вещи своими именами на примерах стран Вашего проживания?
Павел Крупкин:
Манипуляции под прикрытием «политкорректности» естественно затуманивают язык и понижают адекватность обсуждения проблем. И тут, кстати, возникает очень интересный эффект прорывов живого языка за пределы навязываемых ограничений, который хорошо виден, например, на примере слова «демократ». Когда люди с таким самоназванием провели президентские выборы 96-го года, как-то само собой в стороннем использовании данного самоназвания к концу первого слога добавились буква «р» с мягким знаком...
Юрий Шимановский:
Не только мешает, но и приносит вполне ощутимый вред, как моральный, так и материальный. Стало доброй традицией цензурить литературную классику — Марка Твена или Чехова. Это, на мой взгляд, обычный вандализм и неуважение к авторам и читателю. При этом ни те, ни другие своего согласия не давали. Или вот, из личного опыта. Я порой пишу техническую литературу, а потом обнаруживаю поистине удивительные редакторские правки. Например, пишу: «Если пользователь хочет, ему нужно...». В отредактированном варианте — «Если пользователь хочет, ему (ей) нужно...». Между тем, техническая литература без того непроста в восприятии и требует хорошего языка. Подобными правками её делают ещё более невразумительной. Отсюда возникает уже и материальный ущерб. «Не осилил» специалист документацию и где-то ошибся в работе.
Юрий Бликов:
Безусловно, мешает. Но, опять же, не стоит забывать, что политкорректность — это не причина, а только проявление определённой политики. Мне значительно больше бы понравилось, если бы «оранжевую революцию» в Украине, назвали бы антиконституционным переворотом, её лидеров назвали бы не демократической оппозицией, а проворовавшимися олигархами, изменниками Родины, сдавшими интересы страны иностранным конкурентам Украины, ради сохранения и приумножения личных миллиардных состояний и властных преференций.
Мне было бы намного спокойнее и приятнее, если бы в моей стране пособников фашистов, и махровых националистов называли не правыми маргиналами, а преступниками, человеконенавистниками и отребьем. Но, подобная риторика была бы приемлема, если бы она отражала конкретные действия, конкретную политику: изменников и воров отправили бы под суд, вернув в бюджет украденные миллиарды долларов, национализм, в любом проявлении был бы объявлен вне закона и уголовно преследовался. А пока этого нет, политкорректность — это проявление попустительства преступникам, если не соучастия.
Александр Пелин:
Если русским трудно быть политкорректными в силу нелюбви к слабакам, то украинцам — в силу нелюбви к чужим. Это наш крест, который «мешает», но мы его вынуждены нести дальше.
Михаэль Дорфман:
Можно все сказать вежливо и корректно, не прибегая к языку вражды. Другое дело, что есть темы, которые следует обсуждать с осторожностью. Всем памятен суровый урок нацизма, за который народы мира заплатили десятками миллионов жизней.
Юрий Юрьев:
Скорее «совершенной точности определений» мешает законность...
Есть разный стиль, стиль учтивый и стиль оскорбительный. Если вещатель владеет речью, то он может нанести оскорбление в учтивом стиле или сделать комплимент в стиле оскорбительном. Это всё вопрос личной ответственности, зависящий от того, уклоняются ли спорящие от публичных дебатов и полемики. Я чуть позже приведу пример с самим Павловским, для полной ясности...
Давид Эйдельман:
Называть вещи своими именами? Это, смотря, что Вы под этим подразумеваете.
Великий русский филолог Лидия Яковлевна Гинзбург высмеивала критерий «естественности» и «противоестественности» в применении к языку и нормам культуры. Ватерклозеты — вот совершенно неестественны. Животные ж ими не пользуются. Обозначает ли это, что ими не должны пользоваться люди?!
Политически корректный термин — это всегда эвфемизм, введённый с целью избежать того или иного оскорбления какой-либо группы населения. Но разве взаимные оскорбления — это лучший способ ведения общественной дискуссии? Я знаю, что сторонники политкорректности часто перегибают. Как и феминистки. Мне это тоже иногда не нравится. Но... направление это верное. И подчас, чтобы выпрямить, нужно перегнуть. Конечно, любую вещь можно довести до абсурда. Но воспринимать эту самую «политкорректность» только в её чрезмерных проявлениях — это, по крайней мере, неполиткорректно.
Владимир Беляминов:
В Украине — отчасти. Однако, в последнее время уровень свободы слова в стране, как бы ни говорили о свертывании демократии при Януковиче, остаётся высоким, но не таким расхлябанным как при Ющенко. Общество может открыто выступать с заявлениями о своих требованиях (пример тому — последние жаркие обсуждения в обществе проекта Налогового кодекса, гражданские акции, всё как в странах со зрелой демократией). Об этом говорят открыто и называют вещи своими именами: кому выгоден кодекс, а кто бастует против него. Поэтому демократии в стране столько, что вещи называются прямо и своими именами. Все уже это понимают и к этому привыкли.
Даниэль Штайсслингер:
Да, мешает. В Израиле все знают, что значительная часть арабов в открытой форме нелояльна государству. И молчат. Либерман и его партия озвучили — и их записали чуть ли не в неонацисты. Хотя они добиваются лишь лояльности от всех граждан страны, а не уничтожения или поражения в правах по признаку происхождения.
Виктор Глеба:
Если знаешь имена — не мешает. Но проблема в том, что герменевтика в политике не используется. Термин «изучать понятия» — трактуется в криминальном смысле.
ИА REX: Помогает ли так называемый «язык вражды» эффективно без излишнего идеализма прагматично решать острые социально-политические вопросы?
Павел Крупкин:
«Язык вражды» увы, не может помочь никакому разговору. Так что его использование — это не лучший способ при обсуждении проблем и поиске компромиссов. Правда здесь можно отметить, что данный язык может оказаться достаточно эффективным в совместных ритуалах по закреплению групповой коллективной идентичности.
Юрий Шимановский:
Я думаю, да. Лично мне нравится язык Путина или Жириновского, для которых политкорректность — последнее дело. На фоне «правильных» текстов, их слова выглядят ярко, сочно, вызывают резонанс и обсуждение. Зачастую понятие «как сказано» важнее того «что сказано».
Юрий Бликов:
Думаю, помогает, если является отображением реальных процессов и помогает объяснить социуму реальное положение вещей. В противном случае — это средство манипулирования массами. Характерным примером использования неполиткорректности в манипулятивных целях являются речи Тимошенко и Саакашвили. Их резкие, доходящие до откровенного хамства, заявления, в адрес политических противников, всегда направлены на переключение внимания социума на образ врага, с их собственных преступлений.
Александр Пелин:
«Язык вражды» — технологический момент социальной инженерии. Разделяя общество на «своих» и «чужих», политик делимитирует новые политические границы и конструирует новые пространства.
Михаэль Дорфман:
«Язык вражды» не конструктивен, да и не работает за пределами круга убеждённых. Социально-политические вопросы не решают нагнетанием вражды, а лишь компромиссом. Скажем, современная волна исламофобии в Европе и Америке лишь способствует поляризации общества, помогает мусульманским радикалам в вербовке сторонников, изолирует и отчуждает умеренных среди мусульман и среди немусульманского большинства. Ведь мусульмане никуда не денутся ни из Парижа, ни из Нью-Йорка, ни из Москвы. Опыт Холокоста показал, что вместо демонизации евреев, сами нацисты превратились эталон мирового зла, а антисемитизм стал неприемлемым в цивилизованном мире. Как раз успех антиисламских сил в наиболее либеральных странах Северной Европы замечательно свидетельствует о том, что люди могут противостоять тому, что им не нравится в ортодоксальном исламе с помощью корректных, либерально-демократических инструментов.
Юрий Юрьев:
Ругань и брань хороши там, где война, а не там, где народовластие. При настоящем народовластии спорящие всегда действуют с оглядкой на общественное мнение, а общество не любит войн без правил вместо заботы об обществе...
Давид Эйдельман:
Нет. Хотя бы потому, что как правильно заметил Павловский «язык вражды», проникший в публичную сферу, не ищет реального врага. Он его активно придумывает, творит из насущного окружения самим наименованием.
Владимир Беляминов:
В какой-то мере да, поскольку бывает необходимость не вступать в лобовое противостояние, но дать понять на ином уровне оценку тех или иных политических событий. В частности, последний пример с визитом президента России Медведева на Курилы и реакция официального Токио на него с затрагиванием дипломатических отношений двух стран. Все понимают, что старая тема о территориальной принадлежности Курильских остовов муссируется вновь, однако имеем пример политкорректного подхода к ситуации.
Даниэль Штайсслингер:
Не всегда. Иногда он вызывает противодействие самим фактом своего произнесения, и начинаются споры о формулировках вместо споров о существе дела. Но это именно «язык вражды» имеет такой эффект (как он выглядит — см. нацистскую довоенную антисемитскую пропаганду, например), а обозначение реальных проблем можно высказать в форме корректной с точки зрения более старых норм, скажем, принятых в 50-х годы в Европе, когда откровенный язык вражды был уже вне закона, а политкорректные игры ещё не начались.
Виктор Глеба:
Не знаю, что такое «язык вражды». Сейчас обсуждается всё чаще «враждебный язык» — без излишнего идеализма прагматично с обострением социально-политических вопросов.
ИА REX: Не кажется ли вам, что стремление увести дискуссию от рассмотрения самих проблем на формат и язык их обсуждения, является приёмом софистики, который уводит общество от решения реальных проблем?
Павел Крупкин:
Обозначенный в данном вопросе риск вполне реален, и такая практика зачастую используется оппортунистами всех мастей. С другой стороны без адекватно понимаемого всеми участниками языка дискуссия тоже невозможна. Поэтому и получается, что продуктивные дискуссии могут идти только в тех сообществах, которые обеспечивают реальный и сильный социальный контроль над оппортунистическим поведением участвующих игроков, удаляя наиболее зарывающихся из тех с поля.
Юрий Шимановский:
Я думаю, это действительно так. То есть, зачастую, это способ поставить оппонента в ситуацию, когда он чувствует себя некомфортно. Кроме того, это повод подвергнуть цензуре, отказать в публикации, вырезать из передачи. Придраться ведь к любому человеку можно. Цензурить за взгляды считается нехорошо. А вот за язык — очень даже уважительная причина.
Юрий Бликов:
Вполне вероятно. Это может быть действенным манипулятивным приёмом, но может быть и решением актуальной проблемы. Все зависит от контекста, от целей того, кто поднимает это рассмотрение. Проще говоря, оценка — это всего лишь инструмент, такой же, как молоток. Молотком можно сколотить табурет, а можно расколоть череп. Инструмент не является носителем морали, носителем морали является человек или конкретный социум. И оценка обсуждения политкорректности — не исключение.
Александр Пелин:
Политическая дискуссия сама по себе - уход от реальной политики, которая существует как триангуляция.
Михаэль Дорфман:
Язык является решающим в понимании и решении самих проблем. Да и сама постановка вопроса такова, якобы общество отдельно, а проблемы отдельно. Язык вражды сам по себе часть проблемы, поскольку. Вместо того чтобы объединить все силы общества для решения проблемы, он способствует отчуждению частей самого общества, что лишь усугубляет ситуацию.
Юрий Юрьев:
«Выбирать выражения» — это стандарт веков и здесь возможно согласиться с Павловским, что достойное содержание требует достойной формы его выражения. Но его последнее выступление в академическом стиле про то, что казачество это не русское сословие, а отдельная национальность — в точности соответствует концепции Бжезинского на разрыв русского мира посредством отделения Украины и Казакии. В народе говорят: «Мягко стелет — жёстко спать» — и это как раз о Павловском, мягко рассуждающем о возможности жёстких событий для миллионов сородичей. А родине Павловского, Украине, разрыв с Россией обошёлся в сокращение численности населения на 6 миллионов сограждан, больше, чем при мировых войнах. Одессе же — разрыв с Россией обошёлся в изменение тысячелетнего торгового пути «из варяг в греки» и увядание «Южной Пальмиры Российской Империи», включая жуткое превышение смертности над рождаемостью. О словах Павловского Россия, Украина и Одесса смолчали в СМИ, но вероятно, что до Павловского донеслись отзывы «читателей и почитателей», причём донеслись так, что вслед за казаками он сразу же заговорил о политкорректности...
А жизнь порой показывает, что «мочить в сортире» воспринимается обществом благодарней, чем «политкорректность», когда речь идёт не о софистике, схоластике, казуистике, риторике, а о жизни и смерти...
Давид Эйдельман:
Политическая корректность в языке базируется на лингвистической гипотезе Сепира-Уорфа о зависимости типа мышления и поведения членов языкового коллектива от типа языка. Понимая, что определённые слова и словесные конструкции, отзываются определённым поведением людей, последователи гипотезы пришли к выводу, что лингвистический детерминизм, который обнаружился в работах Сепира и Уорфа, позволяет, путём установления специальных норм речевого этикета, работать над созданием единого коммуникационного пространства и программировать толерантное лингвистическое поведение всех участников политической коммуникации.
Гипотеза стала одним из главных фундаментов доктрины политической корректности, предлагающей нахождение нейтральных или даже эмоционально положительных заменителей обидных и табуированных выражений, которые задевают чувства и достоинство индивидуума, ущемляют его человеческие права привычной языковой бестактностью и/или прямолинейностью в отношении расовой и половой принадлежности, возраста, состояния здоровья, социального статуса, внешнего вида и т.п.
В этом нет ничего удивительного. Можно предположить, что человек с детства именующий инвалида «человеком, с ограниченными физическими возможностями» будет относиться к инвалидам несколько иначе, чем тот, который говорит «калека». И трудно ожидать толерантного отношения к сексуальным меньшинствам от человека, который с детства знает, каким словом определяется эта группа людей.
Владимир Беляминов:
Я бы не судил столь категорично, поскольку слишком много прямолинейности может вредить процессу. Ведь из физики всем известно, что расстояние и путь — это не одно и то же. Путь прокладывается к цели по кривой, а расстояние является геометрически кратчайшим состоянием пространства между точками. Поэтому, в достижении цели не всегда надо идти прямолинейно.
Даниэль Штайсслингер:
Иногда да, иногда нет. Всё зависит от конкретных обстоятельств. Откровенные призывы к уничтожению и дискриминации — это одно, а использование «мужского языка» (когда о гражданине по умолчанию говорят «он», тогда как на самом деле есть граждане типа «он» и «она», но делают это просто для удобства и краткости, а не из-за того, что не считают женщину человеком), которое также считается неполиткорректным. Или указывать пол родителей ребёнка (женщина — это мать, а мужчина — отец, большинство семей всё же гетеросексуальны) — это другое. Или использование этнических терминов для ОПГ. При этом, почему-то говорить об итальянской мафии можно (хотя итальянцы — это тоже народ во всех смыслах), в историческом аспекте упоминают и еврейскую (когда речь идёт о «Немце» Шульце, Меире Ланском, Багси Сигале), а вот о цыганской, албанской, североафриканской или северокавказской надо молчать в тряпочку.
Виктор Глеба:
Инструкция деловодства Кабмина советует язык делового общения выдерживать. В армии это называется «штабная культура». То, что сейчас украинские министры не владеют законодательной терминологией, не только уводит от решения проблем, но делает невозможным понимание сути их решений. В политике нужно говорить на одном языке — ведь от этого зависит оценка результатов.
Завершил обсуждение темы кратким резюме доктор социологических наук, профессор Эдуард Афонин:
Со своей стороны замечу, что «не в бровь, а в глаз» бьёт эта тема, отражая особенности нынешнего момента общественной трансформации на постсоветском пространстве. Думаю, не только в России, и не столько в идеологическом смысле меняется здесь повестка дня. Прежде всего, изменяется, а точнее испытывает сегодня острую необходимость изменений социально-экономическая проблематика жизнедеятельности общества.
Новые предложения, с которыми выходит сегодня на Майдан на Украине малый и средний бизнес уже «не вписываются» в старую систему неопатримониальных социально-экономических отношений и требует от бюрократии радикальных решений. Нарождающийся «снизу» «средний класс», похоже, уже имеет необходимый уровень самосознания себя как силы экономической. Об этом свидетельствует, например, чёткое отмежевание организаторов нового украинского майдана от старых, дискредитировавших себя политиков. Не лишним также сказать о психологических метаморфозах нынешнего состояния общественного сознания, все более склонного к радикальному способу решения конфликта «кто кого»: крупный капитал или малый и средний бизнес? По-существу, именно в этой плоскости, похоже, и следовало бы г-ну Павловскому решать вопрос.
Несколько слов о психологическом содержании протестного поведения в украинском обществе. Удивительно работают архетипы коллективного бессознательного. Они как вулканическая масса вырываются наружу в период эпохальных испытаний (общесистемных кризисов) и также как экологическая проблематика актуализируются с приходом постмодерна. 22 ноября на 5-м канале украинского телевидения своими мнениями по поводу акций протеста делился Тарас Стецкив. Должен заметить, что его наблюдения удивительно точно совпадают с выводами, которые можно сделать на основании данных опросов общественного мнения и данных мониторинга общесистемных изменений в украинском социуме.
В частности, последние дают основание утверждать, что особенностью нынешних протестных акций может стать радикализм. Об этом же говорил в своём интервью Тарас Стецкив, подчёркивая, что нынешние протестные акции «могут стать более радикальными и оказаться более агрессивными», чем те, что мы наблюдали в конце 2004 года.
Комментарии читателей (0):