22 мая президент России сделал небольшой доклад на общем собрании Российской академии наук. Мне уже приходилось комментировать его выступление, тогда ещё в качестве премьера, на таком же собрании в мае 2010 года («Умная политика в России, грозящая модернизация и миссия РАН»). Продолжением стало интервью на ту же тему: «Внимайте действительной пользе Академии» о протесте питерских ученых, возмущенных отношением власти к развитию фундаментальной науки). Думаю, событие заслуживает того, чтобы выделить его из череды прочих.
Два года для современной науки — это почти эпоха, особенно, когда власть делает ставку на модернизацию. Здесь и день, и час дороги. Но общая оценка выступления двухлетней давности и выступления нынешнего остается прежней. Причины две. Во-первых, такая форма регулярного общения лидера страны с ведущими учёными должна быть нормой и стала, наконец, восприниматься как норма. И это хорошо, поскольку шансы России «оседлать» новый технологический уклад при условии грамотной научно-технической политики ещё остаются, а результаты напрямую зависят от того, какое положение займёт наука в российском обществе в ближайшее время. Если всё останется, как и раньше, идею модернизации придётся похоронить до того, как она оформится во что-нибудь разумное. Во-вторых, многие из проблем, стоящих перед наукой и научным сообществом страны, так и остались не упомянуты ни в первом, ни во втором докладах. А это уже плохо, поскольку времени на исправление политических ошибок не отпущено.
Теперь несколько слов о содержании доклада. «Период выживания» науки, о котором говорил Путин, — это оценка, далекая от оптимистической, хотя президент и отметил, что мы выходим из тупика. По сути, это тяжёлый диагноз, почти приговор, если учесть специфику предмета рассуждений. Будем называть вещи своими именами: «период выживания» — не что иное, как период удушения отечественной науки, которое продолжалось не один год и даже не десять лет. А удушение в этой деликатной сфере не проходит бесследно. Наука — ни что иное, как мозговая субстанция, которую намного труднее восстановить, реанимировать после нарушения нормального кровоснабжения (если это вообще возможно), чем, к примеру, мышечные ткани — те же отрасли производства. Впрочем, оживление наукоёмкой экономики и технологическая модернизация — цели, совершенно не достижимые без восстановления отечественной науки, хотя бы частичного. На чужой интеллектуальной ренте (например, на закупленных технологиях) можно заехать не в светлое завтра, а в беспросветный технологический тупик, когда всю нашу страну смогут при желании «выключить» из жизни, как выключают свет, лёгким движением руки те, кто владеет скупленными патентами и «умными головами», то есть всё той же интеллектуальной рентой. Знали господа «реформаторы», с чего начинать удушение России — с деформации науки и образования начали, а дальше само пошло...
Огромные пласты «мозгового вещества» безвозвратно утрачены в результате многолетней и жесткой антинаучной научной политики, что отражается на всех сторонах жизни нашего общества. Это бросается в глаза: в большинстве наукоёмких отраслей наблюдается полный или частичный паралич, который вызван удушением российской науки. Если заявленная цель — реанимация отечественной науки — не очередная декларация, то придётся признать: её излечение обойдётся стране чрезвычайно дорого, поскольку речь идёт не о поддержании тонуса исследовательских центров, а о воссоздании утраченных великих научных школ, о создании новых школ в условиях, когда даже навыки организации такой поддержки давно утрачены. Но ещё важнее — возвращение доверия к государству, которое так долго и так планомерно выкорчёвывало науку...
По этой причине речь следует вести не столько об увеличении затрат на поддержание научной инфраструктуры, хотя надо признать, что они впечатляют (по словам президента в 2002 году расходы федерального бюджета на гражданскую науку составляли около 30 миллиардов рублей, а в прошлом году — 323 миллиарда), сколько о сверхдолгосрочной научной стратегии. Но платить-то придётся сегодня, чтобы через годы, а то и через десятилетия получить действительно впечатляющие результаты. Инвестиции в фундаментальную науку, как и в качественное образование — «долгоиграющие». Они не сулят молниеносных эффектов. Это не нанотанки, которые бороздят пустыни в головах многих «модернизаторов». Именно на основе долгосрочных и масштабных (не укороченно-рыночных) инвестиций строилась наша наука и наше образование в прошлом. Благодаря этой фундаментальной основе страна ещё не похоронена реформаторами-деформаторами. Но способны ли на такое строительство руководители новой популяции, поднаторевшие на распродаже «дармовых» ресурсов, отравленные культом «коротких денег»? Готовы ли к роли стратегов нувориши-компрадоры и новоназначенные вожаки из старой обоймы, за плечами которых никогда и никакой стратегии не было, кроме стратегии демонтажа, конечно? Распилить и не думать — это не то же самое, что планировать и строить по плану. Перевоспитать такую публику можно, наверное, но только в одном случае — если формулой власти станет лозунг: «За распил — в распыл».
Главная трудность в деле восстановления отечественной науки заключается в том, что наша страна при всём желании не может и, видимо, никогда не сможет развиваться по схемам, которые хорошо себя зарекомендовали в некоторых других государствах, где действительно более или менее успешно работает модель «разделения интеллектуального труда», а принцип «разделяй и властвуй» безотказно служит транснациональным компаниям. Особенно эффективна такая модель в небольших странах, находящихся под покровительством, а точнее, под неусыпным надзором со стороны Старшего Брата. Важно помнить, что Россия почти всегда — и при советской власти, и после крушения державы — находилась и находится в режиме технологической блокады, иногда мягкой, иногда жесткой — по ситуации. Напомню: когда у нас в стране только начинали говорить о системной модернизации, на одном из первых заседаний, которое проходило в МГУ, Дмитрий Медведев подтвердил, что даже на самом высоком уровне международные переговоры со «стратегическими партнёрами» не приводят к снятию или хотя бы облегчению блокады. Сколково — попытка пробить брешь в этой стене, но не более того. Сколковский эксперимент не станет столбовой дорогой, как бы этого не хотелось сторонникам механического калькирования западных моделей управления наукой. А их очень много в структурах власти. Ради реализации своих утопий они действительно готовы загубить проверенную временем отечественную модель государственной поддержки науки и системы образования — чтобы не мешала экспериментировать...
Россия всегда была и будет вынуждена развивать свою науку — и фундаментальную, и прикладную — по всему диапазону наиболее важных, перспективных направлений. А это безумно дорого и совершенно «не выгодно» с точки зрения «правящей элиты» — тех, кто рассматривает власть как доходный бизнес. Их логика проста и сводится к старой русской пословице: «алтынного вора вешают, а полтинного — чествуют». Им не дано понять, что выживание большой науки, требующей централизованного управления и координации, — условие выживания самого Российского государства. Криминальное государство и процветающая наука — вещи несовместные. В любом другом обществе наука может развиваться — и в демократическом, и в авторитарном. Жаль, что эта тема осталась за кадром важного разговора о судьбе российской науки.
Все знают, что Академия наук была в Советской России главным штабом долгосрочного планирования, мозговым центром государевой политики по всему её отраслевому спектру и, прежде всего, в сфере «оборонки», ВПК. Об этом Путин сказал. Добавим: Победа в Великой Отечественной войне была бы немыслима без такого штаба. Одно это оправдывало тот факт, что у нашей Академии нет аналогов в мире. Этот факт больше всего раздражает противников РАН: не как у всех. Да, Российская Академия — не рядовой элитарный клуб, а наши академики всегда стояли на ступеньку выше прочих учёных, занимали особое положение в научной иерархии. Да, такая иерархия не вполне справедлива (не чинами и званиями определяется талант). Но в этом особом статусе был заложен со старых времен глубокий смысл, который сохраняется только до тех пор, пока Академия остается штабом. Из слов президента не вполне ясно, вернёт ли себе ли эту роль РАН в ближайшие годы. А без неё РАН — подранок.
Ещё один непростой вопрос: возможно ли возвращение в прошлое, даже если такое возвращение — дорога в будущее? Чтобы ответить, надо задуматься, на чем держалась эффективность Академии. Знающий человек, скорее всего, ответит однозначно: держалась эффективность на тесной, неразрывной связи академической, вузовской и отраслевой науки. Теперь эта связь разрушена — почти до основания, как и сама отраслевая наука. А академическая наука без отраслевой неизбежно вырождается, что становится всё более заметным. Казалось бы — вот разгадка, почти рядом: по мере поэтапного восстановления отраслевой науки вернётся и статус академической. Но не всё так просто, поскольку восстановить порушенную отраслевую науку невозможно, пока сами отрасли (те, что остались после разграбления) разобраны по рукам новых собственников, которых никто не заставит «сброситься» на науку. Даже государство не заставит, если само не возьмётся за гуж (пока оно только отбрасывает этот «гуж») или не возьмет на себя погашение предпринимательских рисков. И здесь мы подходим к главной проблеме: есть ли у власти политическая воля, готовность взвалить на себя ответственность за системное восстановление единой научной инфраструктуры — академической, отраслевой, вузовской, которая соответствовала бы долгосрочной стратегии развития страны? Да и существует ли замысел такой общенациональной стратегии или для начала — замысел замысла? Согласитесь, эта «задачка» стократ сложнее, чем «подкормка» РАН и отдельных федеральных университетов-флагманов. Об этой задаче тоже следовало бы поговорить подробней.
Разрушительный фактор, о котором тоже полезно было бы вспомнить на встрече, — ускоряющийся процесс коммерционализации науки, превращающий ее из высокого служения в одну из форм оказания платных услуг: «не желаете покупать наши самолёты, изготовим салфетки и прокладки». «Научные услуги» — определение, которое пока звучит по-русски диковато, как и «просвещенческие услуги», а к выражению «образовательные услуги» мы уже принюхались. Ухо не режет, да режет образование. От служения к сужению зоны ответственности государства — вот и вся логика современной научной и образовательной политики. Внутреннее разложение науки и образования насаждается именно государством. На нем грех. Впрочем, не все так безнадёжно. Завершая свою небольшую речь, президент всё-таки сказал заветные слова. Он поблагодарил коллектив РАН «за продолжение исторических традиций искреннего служения Отечеству и своему народу, о которых говорил Пётр Великий, создавая Академию наук».
Академия наук сегодня переживает период, который вполне может завершить её существование. Речь идёт и о старении кадров, и об отмирании целого ряда очень важных жизненных звеньев и, главное, об отсутствии прямых контактов между интеллектуальной вертикалью и вертикалью политической. Нигде наша наука и власть не переплетаются — ни при перераспределении ресурсов, ни при принятии судьбоносных решений. Таким образом, наша наука в целом сегодня полностью оторвана от политической практики и от экономической жизни, из которой государство стремительно уходит. И, как заявлял нынешний премьер Дмитрий Медведев в своей последней президентской речи на заседании Госсовета, эта стратегия будет продолжена (см.: «Наводить порядок надо тогда, когда ещё нет смуты»).
То, что касается связки научной и образовательной стратегии в России, то здесь уже можно говорить о патовой ситуации. Все знают, к чему привело слепое насаждение болонской системы и чем такое насаждение было оплачено. Сама эта система неплохо себя зарекомендовала в некоторых странах Европы, где речь шла, замечу, о бесплатном образовании (прежде всего, для мигрантов), но она абсолютно разрушительна для страны, где людей в течение десятилетий учили мыслить творчески, где выращивали и шлифовали таланты для академических и отраслевых институтов, ведущих вузов. Так что, по сути, речь шла (и идёт) о демонтаже хорошо зарекомендовавшей себя системы. При этом, как заявил новый министр образования, он будет поддерживать и пресловутую модель ЕГЭ (если верить словам министра, он делает это по личному указанию высшего руководства страны), и тенденцию к увеличению платного и предельно дорогого образования.
Думаю, что последствия такой политики вполне предсказуемы. Новое поколение, которое пойдёт в науку и займет места в научной иерархии, будет состоять из людей, профессионально отученных от творческой деятельности. К тому же, не может не настораживать тот факт, что первое же заявление нового министра (о приоритетности платного и чрезвычайно дорого высшего образования) вступает в противоречие с действующей Конституцией, в которой говорится о гарантированном бесплатном образовании. Но если главный принцип Конституции о том, что Россия является социальным государством, давно нарушается целенаправленной поддержкой социального расслоения граждан, то что мешает нарушить её и во всех остальных позициях?
профессор МГУ, член оргкомитета Народной партии большинства Валерий Расторгуев
Комментарии читателей (0):